Как вы познакомились с Литвой? Почему выбрали специальность литовский язык и литература? Собираетесь переводить ещё с литовского? Кто ваш любимый литовский писатель?
Я познакомилась с Литвой в раннем детстве. Настолько рано, что даже не могу сказать принятое в этом случае "влюбилась". Просто это вошло в жизнь, как входят, например, близкие друзья родителей. Моя мама после университета поехала по распределению в Каунас — несмотря на отличный диплом, её не оставили в аспирантуре, а предложили Каунас или Читу (дело было году в 49-м как раз). В Каунасе жил её двоюродный брат, и она пять лет прожила в его семье, преподавая в Политехе немецкий язык и литературу. Дядя, человек умный, сразу сказал ей: "учи литовский, будет вторая профессия". Вернувшись в Москву, она сразу попала на работу в Союз писателей консультантом по литовской литературе и проработала там 30 лет. Делала очень много, искренне любила Литву. Дома часто говорила со мной по-литовски — наверное, с самого рождения, так что, попав в семилетнем возрасте в Палангу, я уже что-то понимала и могла сказать. В Литву мы ездили часто, каждый год летом подолгу бывали в Ниде, заезжали в Вильнюс и в другие города; родители говорили, что "задумали" меня тоже в Литве — в Русне, где проводили медовый месяц… Я, кстати, никак не могу дотуда доехать, все мечтаю, смотрю туда каждый год из Ниды через залив… В год моего поступления в Литературный институт на кафедре перевода как раз была литовская группа — подозреваю, что не без маминого содействия; туда же поступил и Томас Чепайтис, с которым мы с тех пор так и дружим. Вел наш семинар перевода Лев Озеров — председатель Совета по литовской литературе. Так что оно меня как-то само выбрало (хотя я подумывала и о филфаке МГУ). Уже в институте стала мотаться в Вильнюс самостоятельно, уже "по-молодёжному": тусовки, кофейни, бары (Европа!). Правда, это было рискованно: Вильнюс — город небольшой, глядишь, кто-нибудь из взрослых знакомых звонит маме: "а вот мы опять вашу дочку видели пьяной на вокзале"… Валяли дурака, в общем, знатно, до сих пор приятно вспомнить.
С литовского много переводила в институте, дипломная работа у меня была — переводы Генрикаса Радаускаса — замечательного поэта, можно сказать, акмеиста, эмигранта: в этом была с моей стороны некоторая фронда, но всё сошло гладко. Не скрою, мама пыталась подсунуть мне переводить и "нормальных" писателей, ну то есть советских, но как-то не очень у меня это дело шло. Скрипя зубами, на спор с самой собою перевела книгу П. Браженаса "Будни и праздники романа" (хороший, кстати, перевод, я недавно туда заглядывала). Перевела несколько детских пьес и стихов В. Пальчинскайте, "День Железной принцессы" очень даже классно получился. На закате советского периода взялась за стихи Гинтараса Патацкаса — насоветовал Жильвинас Беляускас, из той же самой "дурной" компании, доныне мой большой друг, а теперь даже и работодатель. Книжка вышла, но совсем уже под занавес, и резонанса не имела.
Потом я долго занималась русским авангардом (ОБЭРИУ), потом американскими битниками, потом стала песни свои петь громко и, в общем, думала, что с литературой распрощалась. Литва отделилась и казалось, что "мы" ей уже совсем не нужны. Мама сильно переживала из-за этого, многие вчерашние друзья от неё отвернулись… А году, кажется, в 2002-м нас (меня с мужем) пригласил в гости Юра Ефремов. Я приехала в Вильнюс и поняла, что у меня как будто отросла отрезанная на некоторое время половина души. В общем, мы стали ездить туда все чаще, Боря (муж мой) совершенно был очарован и Вильнюсом, и Нидой (я ему столько про неё рассказывала. что он говорил: "как будто попал в чужой сон"). Невероятно радостно было, что всё на месте, и даже гораздо лучше стало, и все (почти) друзья живы и рады мне. Успела ещё маме фотографий попривозить. Мама, когда я первый раз собралась в Литву, не сдержала слёз, — а ведь она вообще не плакала, не позволяла себе такого.
Я и не думала начинать опять переводить. Но несколько лет назад стала разбирать свои архивы, нашла книжечку Патацкаса, решила просто набрать ее на компьютере и выложить в интернет или распечатать для друзей. Я сотрудничала с издательством "ОГИ" по обэриутским делам и обмолвилась, что вот, мол, есть такая книжица — и вдруг они захотели переиздать её, сокращённую, в виде билингвы. Причём там надо было доперевести какой-то кусок, буквально восемь строчек, и я не могла себя заставить это сделать, просто разучилась, не знала, как подступиться.
Книга была издана, мы привезли её в Вильнюс на книжную ярмарку… и вот нашлись с Патацкасом — после 20-летнего перерыва — благодаря Виталию и Алле Асовским, тоже моим старым друзьям. А он тогда писал "Малую Божественную Ко". Привёз мне журнальную публикацию, говорит: "Посмотри, вдруг интересно будет". И вдруг меня зацепило, и как понеслась — сходу перевела несколько стихов оттуда и решила делать книжку. Ну, и вот мы сделали это книжку, опять билингву, и опять издали её в ОГИ. Это всё иллюстрирует Кристина Радова, жена моего сына, талантливый график-самоучка. На следующий год издала в таком же режиме книгу Антанаса А. Йонинаса, мы с ним тоже давно знакомы и дружим. Эти две книги уже вышли при поддержке фонда "Литовские книги", что крайне полезно в наших стеснённых материальных условиях. Если выиграешь конкурс, они оплачивают работу переводчика. А переводчик, не будь дурак, берёт эти денежки и издает книжку за свой счёт, под маркой любимого издательства, а потом забирает себе большую часть тиража и продаёт или раздаёт на своих концертах и чтениях… Сейчас вышел ещё один Патацкас, под названием "Взаимозачёт" (мы все были озадачены, как же перевести это слово на литовский — перевели с грехом пополам, но всё равно получилось не вполне точно). Там с одной стороны я в переводах Гинтараса, а с другой — он в моих (тоже билингва). Мне лестно: никогда ещё мои стишки на другой язык не переводили.
Ещё я чрезвычайно уважаю Томаса Венцлову. Он и пишет прекрасно, и вообще, как я для себя решила, самый умный из литовцев за всю историю страны. Благодаря Марии, сестре Томаса, я частично поучаствовала в переводе книги его статей, которая только что была выпущена издательством Ивана Лимбаха, а потом, осмелев, предложила себя в качестве переводчика его поэзии, которую знаю давно и тоже высоко ценю. Вот теперь корю себя за неосмотрительность — больно высоко замахнулась. Ну, посмотрим. И ещё послала "Литовским книгам" (сейчас они как-то иначе называются) заявку на билингву Радаускаса: плюс к тому, что было в давнем дипломе, перевела ещё столько же, если не больше. Надеюсь, и эта книга выйдет. Вообще эти издания превзошли мои ожидания и вызвали и здесь, и там большой интерес, тиражи (правда, не очень большие) не залеживаются.
Правда ли, что недавно у вас появилась квартира в Вильнюсе? Почему Вильнюс — за что Вы его любите, какие места? Как изменился город и люди за последние 20 лет?
Правда. В Антакальнисе, на Трамвайной улице. Там тоже своя история. Мы много раз приезжали к тому самому Жильвинасу, ночевали у него — в доме на углу, где остановка "Шило тилтас", когда ещё жива была его знаменитая прекрасная мама. Теперь эта квартира, увы, продана, а с ней связано много замечательных воспоминаний. Ну и вот, а в какой-то момент в поисках "вписки" наткнулись на квартирку на первом этаже двухэтажного домика на Трамвайной, это совсем рядом наши друзья её сдавали за копейки. Пожили там пару раз, очень были довольны. всё думали — вот бы тут поселиться… У меня тогда ни жилплощади своей, ни денег не было. Но мы всерьёз подумывали зацепиться в Вильнюсе, даже общались с риэлтером, был такой Валера, он недавно умер, увы. Прекрасно знал старый город, особенно Ужупис, такие интересные там варианты показывал — закачаешься. А мы смотреть-то смотрели, но ресурса не было, да и не нарисовывалось ничего по-настоящему подходящего, то есть старый город — это прекрасно, но там в один ремонт, как правило, надо столько же денег было вложить, сколько квартира стоила: стены 16 века, а из удобств одна раковина с холодной водой, ну и так далее. Так что жильё в Вильнюсе оставалось несбыточной мечтой. И тут Валера пришёл к нам выпить чаю как раз в эту съёмную квартирку, мы говорим: вот такую было бы классно, и не в самом центре, и не новый район, и не старый дом, и не новый, первый этаж, тихо, лес рядом. Он говорит: так вот в соседнем доме такая же квартира продаётся, только с ремонтом. И тут же продалась квартира в Москве (бывшая родительская, процесс был долгий, болезненный), и, в общем, не веря своему счастью, подарила я себе эту квартиру на 50-летие, и стали мы жить на два города, на две страны. Это потом уже выяснилось, что в Вильнюсе есть свои "пригорки и ручейки", в частности, ни с чем не сравнимая депрессивная демисезонная погодка, когда снега нет, промозглый ветер дует, и повеситься — самое милосердное, что приходит в голову, которая при этом ещё и болит. Не, на самом деле там прекрасно, вишня прямо в окно растёт и две яблони во дворе, я варенье варю и опята из ближайшего леса мариную осенью. Но к погодным фокусам приноровиться очень сложно. Соседи славные, кстати. Весь домик — шесть квартир. Мы думали, это из "немецких", что пленные после войны строили, а оказалось — это бывшие офицерские, советской постройки 1940 года. Качество соответствующее, например, там довольно холодные стены (они внутри пустые, мусором забитые) сделали нам общий ремонт дорогущий ("реновацию")…Нет, не слушайте меня. Вильнюс абсолютно прекрасен, это лучший и любимейший город, красивейший, и мы сами себе завидуем, что живем там иногда, особенно когда солнышко светит или снег выпадет. Я его как-то весь люблю. Правда, в спальные районы я заезжаю довольно редко, но и там бывает уютно, особенно когда лес рядом.
Я люблю Вильнюс в том числе за мультикультурность, за разноязычие, в том числе местный суржик — "тутейший" язык. Жаль, если это уйдёт в небытие, — будь я практикующим кабинетным филологом, занялась бы, пожалуй, этим удивительным сборным языком. Хочется надеяться, что межнациональные "тёрки" в конце концов утихнут, и наступит всеобщее благоденствие. Тем более, что собственно народу-то эти тёрки совершенно не нужны и не интересны. Мне нравится, что Вильнюс перестал тратить силы на сопротивление советскому дискурсу — как организм, который тратил силы на борьбу с вирусом и наконец вылечился и воспрял. Мне не нравится, что в троллейбусе на рекламных экранах людей пугают войной и так далее. Я люблю этих людей и не хочу, чтобы их пугали. И хочу, чтобы им было повеселей, и чтоб они перестали считать копейки и жили достойно и счастливо.
Значит ли, что, несмотря на ваши постоянные путешествия, всё же нужен Дом, и что вы вкладываете в понятие Дом?
Это сложный вопрос. Конечно, в 50 с лишним лет уже надо по идее остепениться и жить оседло, хотя бы иногда. Тем более что я не одна, а мужчине, как ни странно, дом нужен даже больше, чем женщине. Я-то как я сама по себе, может, так и пропрыгала бы всю жизнь с ветки на ветку, может, и меньше проблем было бы. А с другой стороны, ну вот заболел ты так хорошенько, и куда деваться? Опять же с третьей стороны — когда жилища нет, особо не поболеешь, пару дней повалялся у кого-то — и всё, побежал. Я и сейчас больше суток стараюсь не болеть, не с руки мне. Я ничего особенного не вкладываю в понятие "дом", но гены есть гены, и, попадая в постоянное жилище, я начинаю вить гнездо, чего-то обустраивать, готовить, убирать и так далее. Большинство предметов у нас из секонда (есть такой Саулюс, многие знают, у него целый магазин подержанной мебели), с бору по сосенке. Много картинок всяких, книжек, пластинок, игрушек, мелочей, привезённых со всего мира, иногда просто найденных на улице. Музыка играет хорошая, ну, это Боря занимается. Винил, вертушка, в Вильнюсе с этим раздолье.
Кто ваша публика в Литве и в частности — в Вильнюсе? Вас — тексты, музыку — здесь понимают?
Понимают, конечно. Тут прекрасно понимают и очень любят американскую музыку 20 века, блюз. Правда, в основном это люди средних лет, наша аудитория в Литве (и вообще на Западе) постарше, чем в России или на Украине была. Там нас слушают как рок-н-ролл, в Литве — как блюз. Хочется больше контактов с местными музыкантами, хочется группу возить, играть электричество, причём не в рамках "русского рока для русского населения" (что как-то глупо, мы вовсе не играем "русский рок"), а как полноценную нормальную музыку. Мы раньше ездили и с группой, неоднократно, потом старый состав распался, но вот есть новый прекрасный, и хочется и состав этот Литве (главным образом Вильнюсу) показать, и ребятам нашим показать нашу любимую страну, любимый город. Очень хочется, кстати, на фестивали поездить, есть замечательные летние фестивали, а мы на них как-то не попадаем почти никогда. Но это надо заморачиваться с рекламой, с промоутерами, а с этим некоторые проблемы, особенно сейчас. А пока что мы с Борей периодически выступаем в нашем любимом кафе у моста при въезде в Ужупис, приходит слушать нас человек сорок, много постоянных слушателей, с кем-то хорошо подружились, например, есть такой Кястас Контаутас, мы с ним на концерте познакомились и с тех пор дружим, и он приходит на все наши выступления и все песни знает. И музыку понимают, и слова — люди этого поколения прекрасно знают русский, и им никогда не придёт в голову крикнуть (как однажды какой-то залётный мне крикнул — я его с тех пор не видела): "езжай в свою Москву!". Вообще я уверена, что на фоне политических распрей необходимо крепить — настоящую, а не фиктивную советскую — "дружбу народов", дружбу языков, музык и так далее. Пользуюсь случаем, чтобы передать привет всем, кто нас слушает, приходит на концерты, поддерживает морально и материально.
Не возникает ли чувство, что вы последний динозавр, и что другая музыка и веяния вытеснили старый добрый рок?
Нет, не возникает. Как только возникнет такое чувство, нас можно смело хоронить. Надо быть живыми, настоящими. Вон, кстати, Белкин — есть такой прекрасный блюзовый человек в Вильнюсе. Живейший человечище, дай ему Бог здоровья. Да и не похожа я на динозавра, скорее на птицу — помесь галки с воробьём. Веяния веяниями, а джаз, например, живее, чем какое-нибудь дохлое эмо, придуманное для выкачивания денег из молодёжи и сгинувшее в одночасье.
Можно ли выжить сегодня искусством — не продаваясь и оставаясь собой? Приходится ли ради этого жертвовать и чем?
Я не знаю, как иначе, а то, может, чем и пожертвовала бы. Нечем просто особо жертвовать-то, нету же ничего. Да и никто не предлагает продаваться. Кому нужен такой хлопотный товар? Это раньше были разговоры: вот, продаваться, покупаться… А сейчас — даже сомнений не осталось, что никому мы особо не нужны. Люди с деньгами занимаются другими вещами, и пускай. Главное, чтоб никто не трогал. Но вроде мы ничего предосудительного не делаем. А как не оставаться собой? А кем ещё можно стать? Я не знаю. Не умею, правда.
В стихах и интервью Вы говорите о свободе — как вы её понимаете и вообще, возможна ли она в современном обществе?
Свобода — это осознанная необходимость, лучше не скажешь. Когда понял, что тебе нужно, то прямо идёшь к своей цели и делаешь, что должен, и будь что будет. А свобода-вседозволенность — это от лукавого. А вот когда теряешь вектор, ориентир теряешь — тут начинается несвобода и путаница душевная. Со мной тоже такое бывает, со всеми бывает. Свобода как возможность и необходимость делать то, что ты должен делать — не зависит ни от каких обществ, современных или не современных. Мне так кажется.
Что главное в жизни — музыка, семья, литература? Без чего вы не могли бы прожить?
Не знаю. Семью как таковую не считаю абсолютной ценностью, но очень хочется мира и покоя, и чтобы никто друг друга не мучил, если уж довелось завести семью. В детстве-юности думала, что главное — литература, потом — что музыка. Любовь ещё так называемая очень котировалась. Ну… Что сказать.. Главное — не навредить. Как у врачей есть такая заповедь: не навреди! А мы часто с наилучшими намерениями вредим себе и другим, и я тут не исключение. Главное — спокойно, достойно делать своё дело и никому не мешать.
Когда зрителю можно будет надеяться снова услышать вас в Вильнюсе?
Да в ближайшее время. У нас ведь виза — многократная, но имеющая свои пределы. Нельзя превышать количество дней и так далее, многие с этим сталкивались. Как приедем — сразу сыграем. Может, в мае. Но все узнают об этом, буду кричать в соцсетях и звонить всем по телефону. И тогда приходите все, вход свободный.
Дополнить интервью с Анной захотелось словами её друга, известного литовского переводчика Томаса Чепайтиса.
С Аней Герасимовой я познакомился на вступительных экзаменах в Литинститут в 1978 году. До того я знал о её существовании, потому что мой отец — Виргилиюс Чепайтис, и её мама Белла Залесская были крупнейшими переводчиками прозы с литовского на русский.
Это была такая еврейская начитанная девочка, мне понравилось, что ей нравятся декабристы, и когда я повёл её в мороженицу, она меня назвала Богатеньким Буратино, что вполне отвечает моим притязаниям. Я рассказывал ей про хич-хайкинг и такую хиппейскую жизнь, со впискми, стрелками, феньками и прочими вещами, она в это всё поверила и погрузилась, хотя я сам скептически относился к хиппи. Потом уже она со всеми перезнакомилась, и сама выбирала свой путь.
В институте, несмотря на его идеологическую прокладку, было неплохо, все запоем читали, переводили, писали, пили "Эрети", кончали самоубийствами и мало заботились что с ними будет. Аня училась как всегда хорошо и т.д. и т.п. Из наших проделок надо упомянуть выдуманного нами немецкого философа-идеалиста, про которого мы (она, я,Игорь Винов, Игорь Булкаты) прочли доклады, поразив в самое сердце препа по марксизму-ленинизму, не помог даже его комсомольский билет. Ещё мы придумали кучу названий московским кафе. Например, "Дощечки" и "Крючки". Очень много всего там было, и мы дружили, да… это было хорошее время.